Quote
P.S. Саш, пиши шрифтом поменьше.
меня люди в личке попросили))))))покрупнее)
Добавлено (27.06.2008, 20:45)
---------------------------------------------
Освенцим - конвейер смерти
[img]http://www.dw-world.de/image/0,,484401_1,00.jpg[/img]
Освенцим был крупнейшим лагерем уничтожения, созданным нацистами. Здесь машина массового истребления достигла своего совершенства. Газовые камеры и гигантские крематории поставили смерть людей на индустриальную основу.
Только в газовых камерах концлагеря смерти было уничтожено не менее одного миллиона человек. Еще 200 тысяч погибли из-за болезней, голода, бесчеловечного обращения, варварских медицинских экспериментов. Своей кульминации кровавый конвейер в Освенциме достиг в 1944 году, когда ежедневно в концлагере убивали до шести тысяч человек. Освенцим стал синонимом массового уничтожения нацистами евреев, цыган, представителей других наций и народностей. 27 января 2005 года на территории бывшего концлагеря отмечается 60-летняя годовщина освобождения оставшихся в живых заключенных частями Красной Армии.
27 января 1945 года после ожесточенных боев с частями СС, охранявшими лагерь, Освенцим был взят наступавшей Красной Армией. 231 красноармеец погиб при освобождении 8 тысяч еще остававшихся в живых заключенных.
Газовые камеры и крематории
[img]http://www.dw-world.de/image/0,,1098425_1,00.jpg[/img]
Среди выживших была Анита Ласкер. В апреле 1945 года она рассказала об ужасах, свидетелем которых ей суждено было стать. "Каждый новый транспорт с заключенными встречал комендант лагеря и врач. Прибывших подвергали сортировке. Для этого их спрашивали о возрасте и состоянии здоровья. Ничего не подозревавшие люди жаловались на болезни, надеясь, что смогут получить помощь медиков. Однако тем самым они подписывали себе смертный приговор. Особо тщательно допрашивали стариков и детей. Затем звучали команды "Направо!" или "Налево!". Направо – в лагерные бараки, налево – в печь".
Концентрационный лагерь Освенцим-Биркенау был создан по указу шефа СС Генриха Гиммлера в 1940 году в шестидесяти километрах юго-
западнее Кракова, первоначально как место
заключения для политических противников нацистского режима. В 1941 году комплекс был расширен и оборудован газовыми камерами. Немецкие "ученые" открыли, что газ "Циклон-Б", созданный как средство борьбы с крысами на кораблях, вырабатывал в воздухе пары, способные в течение нескольких минут умертвить человека. Это открытие нашло широкое применение в концлагере. Тела убитых сжигались в гигантских крематориях.
Бесчеловечные эксперименты и каторжный труд
[img]http://www.dw-world.de/image/0,,419298_4,00.jpg[/img]
Кого отправить сразу после прибытия в газовую камеру, кого оставить в живых, решали врачи и эсэсовское руководство лагеря. Одним из медиков в концлагере был Йозеф Менгеле. Анита Ласкер так вспоминает о нем. "Доктор Менгеле занимался исследованиями. Это означало, что в свой хорошо известный в Освенциме десятый блок он набирал женщин
для экспериментов. Там над людьми ставили опыты
как на морских свинках. Менгеле предпочитал для своих экспериментов человеческий материал".
Тех, кого оставили в живых, отправляли на каторжные работы. Одним из самых крупных потребителей рабского труда был немецкий химический концерн IG Farben. Не гнушались рабской рабочей силой из числа заключенных и другие крупные германские компании (например, фирма Krupp), разместившие свои филиалы в непосредственной близости от лагеря. Средняя продолжительность жизни заключенного в Освенциме составляла три месяца.
Марш смерти
[img]http://www.dw-world.de/image/0,,1464589_4,00.jpg[/img]
"Каждую неделю проходили так называемые сортировки", - вспоминает пережившая Освенцим Шарлотте Грунов. – "Люди должны были часами стоять у своих бараков, ожидая прихода Менгеле. Одним движением руки он отправлял не понравившихся ему в двадцать пятый блок - на
смерть.
Чтобы замести следы преступлений, в конце 1944 года эсэсовцы взорвали газовые камеры и вывезли из лагеря большинство заключенных. Многих из них эвакуировали уже в самые последние дни перед приходом Красной Армии. Житель Праги Павел Кон вспоминает: "Под конвоем эсэсовцев и солдат вермахта мы шли к неизвестной цели день и ночь. Тех, кто был не в состоянии идти, пристреливали на месте". Для тысяч участников этого "этапа смерти" освобождение пришло уже слишком поздно.
Биргит Гёртц
Добавлено (27.06.2008, 20:53)
---------------------------------------------
Рабочие будни Освенцима
Они думали, что делают благое дело...
Добавлено (27.06.2008, 21:06)
---------------------------------------------
еще немного. что пишут в о лагере в наше время.
Освенцим. 40 гектаров смерти
Андрей Румянцев
Ровно 60 лет назад советские войска подошли к польскому местечку, про ужасы которого ходили только слухи. Надпись над входом в концлагерь Освенцим гласила: "Труд делает свободным". На следующей неделе состоятся торжества в честь юбилея освобождения.
"Вас привезли сюда не в санаторий, а в немецкий концлагерь. Помните, отсюда есть только один выход - через трубу крематория".
Голос заместителя коменданта Фрача - первое, что услышал в Освенциме Тадеуш Соболевски, когда, попав в лагерь, из 17-летнего паренька превратился в узника №23053. 
До перевода в Бухенвальд он проведет здесь два года, но в тот осенний день 1941 года ему хватило и нескольких минут, чтобы понять: гимназия, любовь родителей, обычная жизнь - все в прошлом.
"Готовили суп для узников, конечно, без жира и мяса. Когда несли полный котел, похлебка проливалась, - вспоминает бывший узник Освенцима Тадеуш Соболевски. - Я увидел, как люди лизали землю, если капля упала. Сейчас это трудно представить, но эсэсовцы за это еще и били голодных людей. Наша самая страшная проблема здесь была голод".
В начале 1940-го рейсфюрер СС Генрих Гиммлер отдал приказ устроить в Освенциме лагерь для участников польского Сопротивления. Но скоро этого стало мало. Гитлер на конференции под Берлином распорядился окончательно решить "еврейский вопрос". К этому времени уже шла война с Советским Союзом, врагов Третьего рейха становилось все больше. Вот тогда и появился Освенцим, который мы знаем, - 40 гектаров смерти.
Перед инженерами поставили задачу: нужен крематорий, потому что иначе с телами погибших слишком много проблем.
Инженеры посчитали: три печи, уголь, загрузка 24 часа в сутки. Они выдали ответ: можно сжечь 340 человек. Начальство инженеров поблагодарило, но поставило новую задачу - увеличить производственную мощность.
За огромным музейным стеклом - две тонны человеческих волос - это то, что не успели использовать. 
Лагерь поставлял их по 50 пфеннигов за один килограмм. Промышленники брали охотно - получались недорогая прочная ткань и веревки.
В это время другие экспериментировали с газом, его назвали "Циклон-Б". "Здесь были убиты газом сразу 900 советских военнопленных осенью 1941 года.
Они были первыми заключенными, на которых испытывали этот газ.
Его подавали через отверстие в потолке. А люди ведь не знали, куда идут. Им сказали раздеться, как на санобработку. Но после того, как первый раз пустили газ, эсэсовцы проверяли, живы пленные или нет. Они брали гвоздь и тыкали им в тело, устанавливая, наступила смерть или нет", - рассказывает Тадеуш Соболевски.
"На Восточном фронте, как только у немцев дела пошли хуже, эсэсовцы всю злобу вымещали на русских. Их было двенадцать тысяч, осталось, может быть, человек шестьдесят. Например, у них такое было наказание: в бараке открывали двери с одной и с другой стороны, а дело было зимой, и заключенные должны были стоять голыми. Надзиратели еще и поливали их холодной водой из шланга", - вздыхает другой бывший узник Освенцима Август Ковальчик.
Август Ковальчик только накануне вернулся в Варшаву - хоронил друга, бывшего узника Освенцима. Всего их в Польше осталось 13 тысяч. Но смертность составляет 20 процентов в год, поэтому пан Ковальчик, в прошлом еще и популярный актер, старается встречаться с молодежью, например, с немецкой. Неделю назад на подобной встрече 16-летняя школьница спросила его: "Вы ненавидите нас, немцев?"
"Самое большое счастье для меня, когда я могу сейчас по-братски поприветствовать немца. Я его прижимаю к себе, немного держу, а потом говорю - все, пока. Вот мой ответ", - говорит Ковальчик.
Советские солдаты освободили Освенцим 27 января 1945 года. 
Там оставалось менее семи тысяч человек. Немцы разрушили все пять крематориев, газовые камеры, а большую часть узников вывезли. Те, которые остались, сами говорили: мы уже не люди после того, что здесь пережили.
"На нарах спали, попробуйте представить, до шести человек. 
Зимой у многих - это страшная правда - было недержание. И все это стекало с верхних нар на нижние. А в туалет ночью пойти было кошмаром. Надзиратели били людей, потому что у них была инструкция: отхожее место должно быть чистым", - рассказывает Тадеуш Соболевски.
Почти 30 миллионов туристов посетили это мрачное место, где, по разным данным, были убиты от одного до полутора миллионов человек, в основном евреев. Коменданта лагеря Гессе судили в 1947-м в Варшаве. Он был приговорен к смертной казни. В заключительном слове Гессе сказал: "Приказ уничтожать людей был каким-то чудовищным, однако тогда я об этом не задумывался. Я получил приказ и должен был его выполнять".
Самый страшный концлагерь нацистских времен был освобожден солдатами нашей страны, которая и сама большую часть своей истории никогда не была образцом демократии и не уважала права человека. Ныне советским солдатам первым пришлось увидеть, к чему может привести диктатура в крайней степени ее проявления, когда уважение к личности полностью растоптано государством.
Смысл мероприятий, которые пройдут здесь 27 января, не только в том, чтобы напомнить о преступлениях фашистов и героизме Красной армии. Освенцим доказал: как только банальные вещи вроде демократии и прав человека, начинают казаться несущественными, несущественной становится и жизнь людей.
=============
всё еще хочется смеяться?
=============
Добавлено (27.06.2008, 21:07)
---------------------------------------------
ВОСПОМИНАНИЯ РУДОЛЬФА ФРАНЦА ХЁССА
Концентрационный лагерь в Освенциме (1940-1943)
Когда было окончательно решено организовать лагерь в Освенциме, не было надобности слишком долго искать в Инспекторате человека на должность коменданта. Лориц (2) мог от меня избавиться и получить должность начальника лагеря, (3) которая его больше устраивала(...)
Так я стал комендантом организующегося в Освенциме лагеря-карантина.
Это было далеко, в Польше. Там неугодный Хёсс мог без всяких ограничений проявить свое рвение в работе. Так думал Глюке, инспектор концентрационных лагерей. При таких обстоятельствах я приступил к своим новым обязанностям. Лично я никогда не ожидал, что так скоро стану комендантом, ведь несколько опытных начальников лагерей уже давно ждали назначения на этот пост.
Задача была не из легких. Используя уже существующие здания, которые, правда, были добротно построены, но находились в запущенном состоянии и кишели насекомыми, я должен был в самый короткий срок организовать пересыльный лагерь для 10.000 узников. (4)
С точки зрения гигиены не хватало всего. Еще до отъезда, в Ораниенбурге (5) меня предупредили, что я не могу особенно рассчитывать на помощь и по мере возможности должен решать все сам. Там, в Польше, пока еще есть все, чего уже много лет нет в Германии.
Значительно легче организовать совершенно новый лагерь, чем на базе имеющихся, неподходящих зданий и бараков суметь быстро создать нечто такое, что можно было бы использовать под лагерь, причем, согласно полученному приказу, без значительных перестроек.
Вскоре после моего прибытия в Освенцим инспектор полиции безопасности и службы безопасности во Вроцлаве (6) обратился ко мне с вопросом, когда я смогу принять первые эшелоны узников.
Я понимал, что из Освенцима можно сделать нечто полезное только благодаря упорному труду всех, начиная с коменданта лагеря и кончая последним узником. Чтобы привлечь всех к выполнению поставленных задач, мне приходилось ломать все традиции и навыки, характерные для концентрационных лагерей.
Чтобы требовать от своих офицеров и солдат наибольшей отдачи, я и сам должен был подавать им хороший пример. Когда будили рядового эсэсовца, вставал и я. Я был уже на посту, когда он только еще начинал свою службу; и только поздним вечером шел отдыхать. Мало было в Освенциме ночей, когда меня не беспокоили телефонными звонками по непредвиденным обстоятельствам. Чтобы узники хорошо работали, к ним нужно было лучше относиться. А в повседневной практике бывало наоборот. Я надеялся, что смогу обеспечить узников лучшим питанием и жильем, чем в старых лагерях.
Все, что мне казалось неправильным, я хотел организовать по-новому. Я думал, что благодаря этому узники станут охотнее работать. Нужно было добиться того, чтобы они отдавали работе всю свою энергию и силы. Я с полной уверенностью рассчитывал на это.
Однако уже в первые месяцы и даже недели я заметил, что моя добрая воля, мои благие намерения разбиваются, наталкиваясь на сопротивление большинства офицеров и солдат СС (7), находившихся в моем подчинении, из-за их низких человеческих качеств. Всеми возможными способами я старался убедить своих сослуживцев в правоте моих замыслов и стремлений, пробовал объяснить им, что только работая сообща, наш коллектив сможет достичь хороших результатов, что только при таких условиях работа может быть плодотворной, и мы сумеем выполнить поставленные перед нами задачи. Увы, мои усилия оказались тщетными.
На "старых" лагерных работников оказало большое влияние многолетнее "обучение" Айке, (8) Коха, (9) Лорица; оно вошло им в кровь настолько глубоко, что даже те, которые хотели как можно лучше, уже не умели поступать иначе, чем на протяжении многих лет лагерной службы. "Новые" быстро учились от "старых", к сожалению, не самому лучшему.
Все мои старания, чтобы Инспекторат концентрационных лагерей направил в мое распоряжение хотя бы нескольких хороших офицеров и унтер-офицеров СС, кончились ничем: Глюке просто не хотел этого. Так же было с узниками, которых нужно было назначить на административные посты. Начальнику рапорта (10) Паличу было поручено отобрать тридцать профессиональных преступников разных профессий (РСХА (11) не захотело направить на административные посты в Освенцим политических заключенных).
Из тех узников Заксенхаузена (12), которых предоставили в распоряжение Палича, он выбрал, по его мнению, тридцать лучших (13).
Но если принять во внимание мои намерения, то и десять из них не годились для той работы, которая их ждала. Палич руководствовался своим собственным понятием о том, как надо относиться к узникам; его этому научили, он к этому привык, и весь склад его ума не позволял ему поступать иначе.
Таким образом, все мои проекты, бывшие как бы фундаментом организации лагеря, заведомо были обречены на провал. С самого начала вошли в жизнь другие принципы, которые позднее неизбежно должны были привести к неимоверным последствиям.
А была возможность избежать этого, если бы мои помощники серьезнее отнеслись к моим идеям и планам. Они не хотели и даже не были в состоянии сделать этого из-за своей ограниченности, упрямства и злобности, а в немалой степени и лени. Для них именно ничтожества были самыми подходящими, потому что отвечали их нраву и взглядам.
Непосредственное руководство лагерем находится в руках его начальника, хотя и комендант, в зависимости от его энергичности и заинтересованности, влияет на то, как складывается лагерная жизнь. Комендант лагеря определяет главное направление в руководстве и в конечном итоге отвечает за все. Но настоящим хозяином лагеря, под контролем которого находится вся жизнь в лагере, от которого целиком зависят отношения в лагере, является начальник лагеря или начальник рапорта, если это человек толковый и волевой.
Комендант лагеря отдает общие директивы и распоряжения, касающиеся жизни узников, руководствуясь своими соображениями, а выполнение их зависит исключительно от доброй воли и здравого смысла руководства лагеря: начальника или рапортфюрера. Разве что комендант решит взять на себя обязанности своих подчиненных, если не доверяет этим людям и считает, что они не годятся для этой работы. Только так можно быть уверенным, что все распоряжения и приказы выполняются в соответствии с волей коменданта лагеря.
Даже командиру полка нелегко узнать, проверить, насколько точно вы полнены его приказы, особенно, если они касаются дел, выходящих за рамки повседневных. Насколько же труднее коменданту лагеря узнать, правильно ли были поняты и точно ли выполнены его приказы относительно узников, а это часто бывали важные приказы. Повседневный контроль над тем, как осуществляется власть над узниками, невозможен.
С точки зрения дисциплины и престижа, комендант лагеря не может расспрашивать узников об их начальстве из СС, исключая, безусловно, крайние случаи, когда речь идею расследовании совершенного преступления. Но даже тогда почти все без исключения узники ничего не знают или отвечают уклончиво, опасаясь репрессий (14).
Я очень хорошо знал это по Дахау (15) и Заксенхаузену, где поначалу был начальником блока (16), потом рапорта, а затем начальником лагеря. Мне хорошо известно, как в лагерях изменяют и даже абсолютно извращают нежелательные приказы и к тому же делают это так, что отдавший их даже не замечает этого.
Вскоре в Освенциме я убедился, что и здесь будет то же самое. Радикальная перемена могла наступать только при условии освобождения от служебных обязанностей всего руководства лагеря, но на это никогда бы не согласился Инспекторат концентрационных лагерей. Я был не в состоянии лично проследить, как в деталях выполнялись мои приказы. Это можно было бы сделать только в том случае, если целиком отказаться от своей главной задачи - организовать и открыть в кратчайший срок концентрационный лагерь - и взять на себя роль начальника лагеря.
Именно в начальной стадии организации лагеря, учитывая образ мыслей его руководства, я должен был постоянно находиться в нем. Однако я вынужден был часто уезжать из лагеря, потому что большинство моих подчиненных всех рангов не имело достаточной квалификации для решения текущих дел.
Чтобы открыть лагерь и обеспечивать узников питанием, я должен был лично проводить совещания с хозяйственными отделами, со старостой и президентом регентства.
Административный начальник лагеря (17), мой подчиненный, был круглым дураком, и я вынужден был организовать за него доставку хлеба, мяса или картошки для гарнизона освенцимского лагеря и заключенных. Я даже ездил по деревням за соломой.
Поскольку я не мог рассчитывать ни на какую помощь со стороны Инспектората концентрационных лагерей, мне приходилось самому заботиться обо всем: всевозможными способами доставать грузовые и легковые машины, запасные части к ним, ездить в Рабку и Закопане за котлами для лагерной кухни, а в Судеты - за кроватями и сенниками. С начальником строительства я ездил доставать необходимые строительные материалы, потому что сам он ничего не мог сделать.
А в это время компетентные власти все еще продолжали вести в Берлине споры о том, как нужно расширять лагерь в Освенциме. Согласно договору, весь объект находился в ведении военных властей и был передан СС только на время войны.
Главное управление имперской безопасности, начальник полиции безопасности и службы безопасности во Вроцлаве все время запрашивали, когда мы сможем принять большие контингенты узников, а я все еще не знал, откуда взять хотя бы 100 метров колючей проволоки. В Гливицах на саперском складе валялись груды колючей проволоки, но я ничего не мог получить оттуда без согласия штаба саперных войск, находившегося в Берлине.
Невозможно было добиться помощи в этом вопросе от Инспектората концентрационных лагерей, мне пришлось просто-напросто украсть часть необходимой колючей проволоки. Я отдал приказ разобрать остатки полевых военных укреплений и разбивать бункеры, чтобы иметь арматурное железо. Когда удавалось обнаружить нужные мне строительные материалы, я просто приказывал забрать их, не интересуясь, кому они принадлежат и не заботясь о том, что превышаю свои компетенции, ведь я должен был со всем справляться сам.
Одновременно происходило выселение польских жителей из прилегающей к лагерю первой зоны, а во второй были начаты работы. Я должен был заботиться об использовании полученной таким образом территории (18).
В конце ноября 1940 года рейхсфюреру СС (19) было послано первое донесение и получен приказ о расширении лагеря. Мне казалось, что в связи с расширением и строительством основного лагеря у меня и так уже слишком много работы, но это было еще не все: первое донесение было началом бесконечной цепи новых инструкций и планов.
Поначалу я был совершенно поглощен, просто одержим порученным мне заданием; возникающие трудности еще больше подогревали мой энтузиазм, я не хотел сдаваться - самолюбие не позволяло. Я видел только работу.
Занимаясь всеми этими делами, я не мог уделять много времени жизни в лагере и самим узникам. Это совершенно понятно. Я вынужден был предоставить узников таким крайне отрицательным типам, как Фрич (20), Мейер (21), Зейдлер (22) и Палич, хотя знал, что они не организуют для узников такого лагеря, как я планировал.
Но я мог посвятить себя только одному заданию, и должен был выбрать между узниками и энергичной работой над расширением и застройкой лагеря. Каждое из этих заданий требовало полной отдачи сил и полного внимания; совмещение их было делом невозможным.
Однако моей главной задачей было и осталось навсегда строительство лагеря и его расширение. С годами вставали новые задачи, но основное задание, целиком поглощавшее меня, осталось неизменным. Я посвятил ему все думы и старания: все остальное было на втором плане. Только сквозь эту призму я руководил другими делами и только под этим углом зрения смотри на все остальное.
Глюке не раз говорил мне, что моя главная ошибка - то, что я все делаю сам, вместо того, чтобы дать работать моим подчиненным. Надо смотреть снисходительно на ошибки людей, совершенные ими в результате того, что они просто не способны сделать лучше; не все бывает так, как человеку хотелось бы. Глюке не принял моего упрека в том, что в Освенциме я располагаю не наилучшими офицерами и унтер-офицерами СС, что дело не столько в их неспособности, сколько в сознательно халатном отношении к службе, и что именно это обстоятельство заставляет меня вмешиваться в самые важные и неотложные дела.
Глюке считал, что комендант лагеря должен руководить лагерем из своего кабинета и с помощью приказов и телефона держать в руках весь лагерь; вполне достаточно, если комендант время от времени пройдется по лагерю. Святая наивность! Это объясняется только тем, что Глюке сам никогда не работал ни в одном лагере, поэтому не был в состоянии понять мои трудности.
Это непонимание со стороны моих начальников доводило меня почти до отчаяния. Я вкладывал в работу все свои способности, волю, я целиком посвятил себя ей, а Глюке видел в этом только каприз и развлечение. По его мнению, я относился к поставленной задаче, как маньяк, и дальше этого ничего не видел.
Приезд в лагерь рейхсфюрера СС в марте 1941 года выдвинул новые задачи (23), но не оказал мне ни малейшей помощи в неотложных делах. Я утратил последнюю надежду на улучшение лагерных кадров СС, на то, что получу в распоряжение людей, достойных моего доверия. Я вынужден был работать с теми, кто был в моем подчинении, и нести свой крест. У меня было всего лишь несколько подчиненных, которым можно было доверять, но они, к сожалению, не занимали ответственных постов. Я взваливал на них очень много работы и часто слишком поздно убеждался в том, что чрезмерные обязанности вредны.
Окруженный людьми, не заслуживающими моего доверия, я стал в Освенциме другим человеком. До этого я видел в людях, особенно в коллегах, только хорошее и это длилось так долго, пока я не убеждался в противном. Мое доверие не раз меня подводило. В Освенциме я изменился, я знал, что сослуживцы обманывают меня на каждом шагу, ежедневно я переживал все новые и новые разочарования. Я стал подозрительным и везде усматривал желание ввести меня в заблуждение, видел только плохое. В каждом новом человеке я видел заведомо только зло, и поэтому морально ранил и настроил против себя много хороших и порядочных людей.
Дружба, товарищеские отношения, которые до этого были для меня святым делом, стали теперь смешны именно потому, что старые коллеги так сильно меня разочаровали и обманули. Мне опротивели все товарищеские вечеринки, я не хотел никуда ходить и было доволен, если удавалось найти повод, чтобы не прийти и оправдаться за свое отсутствие. Коллеги упрекали меня. Да и Глюке не раз обращал мое внимание на то, что в Освенциме нет товарищеской атмосферы между комендантом и его офицерами. А я просто был уже не способен на это, разочарование было слишком велико.
Я все больше замыкался в себе, становился все более неприступным, с каждым днем делался все тверже. Моя семья, особенно жена, страдала от этого. Я бывал просто невыносим: ничего не видел кроме работы и задач, возложенных на меня. Я не мог уже реагировать по-человечески. Жена пробовала вырвать меня из этой замкнутости, приглашая наших добрых знакомых. Вместе с моими коллегами она пыталась сделать так, чтобы я не отгораживался от них (24). Она приглашала гостей и устраивала дружеские встречи вне дома, хотя ей самой это тоже не нравилось. На какое-то время я был вырван из моего сознательного одиночества, однако новые разочарования вновь отгораживали меня стеклянной стеной отчуждения.
Даже посторонних огорчало мое поведение, но я уже не мог иначе. В результате постоянных разочарований я сделался в какой-то степени мизантропом. Часто бывало так, что на вечеринках в кругу близких знакомых я становился вдруг молчаливым и отталкивающим; предпочел бы уйти, чтобы пребывать в одиночестве и никого не видеть. Усилием воли я брал себя в руки и под влиянием алкоголя старался избавиться от подступающего плохого настроения, снова становясь разговорчивым, оживленным и даже веселым.
Алкоголь быстро приводил меня в хорошее настроение и вызывал чувство доброжелательности ко всему свету; я никогда ни с кем не ругался под воздействием алкоголя. В состоянии опьянения я уступал во многом, на что не был бы способен в трезвом виде. И, однако, я никогда не пил один и никогда у меня не было такого желания. Пьяным я тоже никогда не был и под влиянием выпитого не позволял себе лишнего. Когда бывало "по горло", потихоньку уходил. Из-за алкоголя я ни разу не пренебрег служебными обязанностями. Как поздно ни возвратился бы я домой, на следующий день я пунктуально приходил на службу в бодром состоянии.
Такого же поведения я требовал от своих офицеров. Это был вопрос дисциплины. По-моему, отсутствие руководителя в начале рабочего дня, да еще из-за алкоголя, оказывает самое глубокое деморализующее влияние на подчиненных. Но я не находил понимания; офицеры подчинялись приказу, вынужденные к этому моим присутствием, но всячески поносили "сплин старика".
Чтобы справиться с возложенным на меня заданием, я должен был быть как мотор, который все время подталкивает вперед, подгоняет на строительстве, увлекая за собой всех, начиная с рядового эсэсовца и кончая узником. Я должен был преодолевать на строительстве не только трудности, вызванные войной, но и каждый день, каждый час, постоянно бороться с равнодушием и халатностью моих сотрудников, с их нежеланием поддержать меня. Активному сопротивлению можно противостоять, но перед лицом пассивного чувствуешь себя бессильным, потому что его очень трудно уловить, хотя повсюду и видны его следы. И если нельзя было поступать иначе, я вынужден был силой принуждать к работе тех, кто не хотел работать.
Если до войны концентрационные лагеря были самоцелью, то во время войны они стали - по воле рейхсфюрера - средством для достижения цели, Прежде всего они служили теперь войне, вооружению. Каждый узник по мере возможности должен был работать на предприятиях военной промышленности (25).
Обязанностью коменданта было со всей беспощадностью приспособить лагерь к этой цели. Освенцим, по воле рейхсфюрера СС, должен был стать мощным центром военной промышленности. Заявления, сделанные Гиммлером по случаю посещения им лагеря в марте 1941 года, не оставляли в этом никаких сомнений. Новый лагерь для 100.000 военнопленных, расширение старого лагеря до 30.000 узников, приготовление для Бунье 10.000 узников - все эти цифры говорили сами за себя. В то время эти масштабы были новыми в истории концентрационных лагерей; лагерь, рассчитанный на 10.000 узников, казался тогда громадным.
Мою бдительность усилил тот факт, что рейхсфюрер СС настаивал на скорейшем расширении лагеря, на увеличении темпов его строительства; он не хотел считаться ни с какими трудностями, проблемами, нехватками, которых иногда невозможно было избежать. Его отношение к существенным упрекам, выдвинутым гаулейтером (27) и президентом регентства (28), натолкнули меня на мысль о том, что готовится что-то необыкновенное.
Я уже привык ко многому, что касалось СС и рейхсфюрера. И все-таки суровость и настойчивость, с какой Гиммлер требовал скорейшего выполнения своих текущих приказов, была у него чем-то новым. Это заметил даже Глюке. А за выполнение этих планов отвечал только я один. Из ничего и без ничего я должен был как можно быстрее (по тогдашним понятиям) построить нечто огромное; без всякой действенной помощи начальства, да еще с такими "помощниками".
А как обстояли у меня дела с рабочей силой? Во что был превращен лагерь? Руководство лагеря приложило максимум усилий, чтобы по отношению к узникам сохранить традиции Айкке.
Дахау - Фрич и
Заксенхаузен - Палич,
к этому еще надо прибавить Бухенвальд - Мейер:
все они старались перещеголять друг друга в применении "наилучших методов" (29).
Они не верили, когда я повторял им, что методы Айкке уже давно устарели, потому что концентрационные лагеря претерпели изменения. Из ограниченных умов этих людей нельзя было выбить идеи, которые заложил в них Айкке, и нужно сказать, что эти идеи более соответствовали складу их ума. Мои приказы, которые шли вразрез с тем, чему их научил Айкке, они просто переиначивали. Ведь не я, а они задавали тон в лагере; они инструктировали узников, занимавших разные должности, начиная с самых ответственных, кончая самым незаметным писарем блока. Им подчинялись начальники блоков, получавшие от них указания о том, как следует обходиться с узниками.
Но я об этом уже многое сказал и написал (30). Перед пассивным сопротивлением я был бессилен. Это может понять только тот, кто сам несколько лет служил в концентрационном лагере.
Я уже раньше писал о том, какое влияние оказывали на рядовых узников лагерники, занимавшие разные должности. Это было особенно заметно в огромной массе узников концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка и имело решающее значение. Казалось бы, одинаковая судьба и общие страдания должны привести к несгибаемой солидарности, неразрывной, крепкой общности. Нет ничего ошибочнее.
Нигде безграничный эгоизм не проявляется так явственно, как в неволе: чем труднее становилось жить, тем острее проявлялся эгоизм, вытекающий из инстинкта самосохранения. Даже те люди, которые в условиях нормальной жизни добродушно и охотно помогали другим, в лагере способны были беспощадно тиранить своих же товарищей, если это хоть в какой-то степени облегчало их собственную жизнь.
Что же говорить о натурах эгоистичных, холодных, склонных к преступлениям? Они безжалостно относятся к несчастью своих товарищей, если это приносит им хотя бы самую маленькую корысть.
Особенно страдают впечатлительные натуры, узники с мягким характером, не убитым еще жестокостью лагерной жизни. Они испытывают неописуемые моральные пытки из-за низкого, грубого отношения к ним, не говоря уже о физических последствиях такого отношения. Необузданное своеволие и жестокость надзирателей не ранят их так глубоко и болезненно, как гнусное отношение со стороны товарищей по несчастью.
Психику этих людей травмирует то обстоятельство, что в полной беспомощности и бессилии они должны смотреть на то, как узники, имеющие в своих руках власть, мучают своих же товарищей. Беда тому, кто протестует против этого или пытается заступиться за обиженного. Террор людей, которым принадлежит власть внутри лагеря, слишком жесток, чтобы кто-то мог отважиться на сопротивление.
Почему заключенные, занимавшие даже самые небольшие должности, так относились к другим узникам, своим товарищам по несчастью? Они поступали так, потому что хотели показать себя с лучшей стороны стражникам и надзирателям с таким же образом мышления; старались показать, как круто могут поступать, надеясь тем самым получить какую-то выгоду или, по крайней мере, чем-то облегчить себе жизнь - всегда за счет других узников. Вести себя таким образом позволяет им стражник или надзиратель, который для собственной корысти равнодушно наблюдает за этим или нередко хвалит за такое поведение, исходя из низких побуждений, злых намерений. Бывает и так, что он даже провоцирует такое поведение, потому что ему доставляет сатанинскую радость "натравливание" одних узников на других.
Среди должностных узников есть и такие типы, которые мучают физически и психически других только потому, что в основе их характера лежит хамство, вульгарность и склонность к преступлениям. Не раз своим садизмом они затравливали человека на смерть. Даже во время моего теперешнего пребывания в тюрьме, хотя и в значительно меньшей степени, я вновь и вновь имею возможность видеть, как подтверждается то, о чем я говорил выше.
Нигде настоящий облик "Адама" (31) не проявляется так отчетливо, как в неволе. Все, что дается воспитанием, все приобретенное, что не составляет его сущности, исчезает. Со временем тюрьма срывает с него все маски и он перестает играть в прятки. Человек предстает перед нами во всей своей наготе таким, каков он есть: хорошим или плохим.
Как воздействовала жизнь в Освенциме на разные категории узников?
Для немцев, независимо от того, какого цвета треугольник (32) они носили, жизнь в лагере не была проблемой. Почти все без исключения они занимали "высокие" посты, вследствие чего имели все, что было необходимо для тела.
Они могли "организовать" (33) то, чего не доставали обыкновенным способом. Возможность "организовать" имели все "высокопоставленные" узники, независимо от национальности и цвета треугольника. Степень успеха определялась только способностями, отвагой, риском и наглостью. Возможности были всегда.
После того как началось массовое уничтожение евреев (34), практически не было ничего такого, чего невозможно было бы "организовать", Узники, занимавшие различные лагерные должности, пользовались к тому же свободой передвижения (35).
До начала 1942 года главный контингент лагеря составляли узники-поляки (36).
Все они знали, что останутся в лагере по крайней мере до конца войны, Большинство из них были уверены, что немцы проиграют войну, а после Сталинграда в этом уже никто не сомневался. Они получали вести от неприятеля и очень х<
